Неточные совпадения
Батрачка безответная
На каждого, кто чем-нибудь
Помог ей в черный день,
Всю жизнь о соли думала,
О соли пела Домнушка —
Стирала ли, косила ли,
Баюкала ли Гришеньку,
Любимого сынка.
Как сжалось
сердце мальчика,
Когда крестьянки вспомнили
И спели песню Домнину
(Прозвал ее «Соленою»
Находчивый вахлак).
Весело!.. Да, я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда
сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, — теперь я только хочу быть
любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка
сердца!..
Однако мне всегда было странно: я никогда не делался рабом
любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и
сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь. Отчего это? — оттого ли что я никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это — магнетическое влияние сильного организма? или мне просто не удавалось встретить женщину с упорным характером?
Ей снился
любимый сон: цветущие деревья, тоска, очарование, песни и таинственные явления, из которых, проснувшись, она припоминала лишь сверканье синей воды, подступающей от ног к
сердцу с холодом и восторгом.
— Да, — повторила Катя, и в этот раз он ее понял. Он схватил ее большие прекрасные руки и, задыхаясь от восторга, прижал их к своему
сердцу. Он едва стоял на ногах и только твердил: «Катя, Катя…», а она как-то невинно заплакала, сама тихо смеясь своим слезам. Кто не видал таких слез в глазах
любимого существа, тот еще не испытал, до какой степени, замирая весь от благодарности и от стыда, может быть счастлив на земле человек.
Голоса плыли мимо окна камеры Клима, ласково гладя теплую тишину весенней ночи, щедро насыщая ее русской печалью,
любимой и прославленной за то, что она смягчает
сердце.
Она была счастлива — и вот причина ее экстаза, замеченного Татьяной Марковной и Райским. Она чувствовала, что сила ее действует пока еще только на внешнюю его жизнь, и надеялась, что, путем неусыпного труда, жертв, она мало-помалу совершит чудо — и наградой ее будет счастье женщины — быть
любимой человеком, которого угадало ее
сердце.
«Счастливое дитя! — думал Райский, — спит и в ученом сне своем не чует, что подле него эта
любимая им римская голова полна тьмы, а
сердце пустоты, и что одной ей бессилен он преподать „образцы древних добродетелей“!»
Это все равно, как если, когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах, как я его люблю», так ведь тут уж ни тревоги, ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, так вот то же самое, только в тысячу раз сильнее, когда этот
любимый человек на тебя любуется; и как это спокойно чувствуешь, а не то, что
сердце стучит, нет, это уж тревога была бы, этого не чувствуешь, а только оно как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится легче, вот это так, это самое верное: дышать очень легко.
У меня замирало
сердце, когда я читал последнее объяснение Батманова с
любимой женщиной где-то, кажется, в театральной ложе.
Целую зиму поглядывал он с замирающим
сердцем на висящие в покое ружья, особенно на
любимое ружье.
Позвольте, я, кажется, помню ее на память: «А с ним славетный поэта козацкий Юрко, нигды не оставлявший Караго и от щирого
сердца оным
любимый.
Старушка Рогожина продолжает жить на свете и как будто вспоминает иногда про
любимого сына Парфена, но неясно: бог спас ее ум и
сердце от сознания ужаса, посетившего грустный дом ее.
Может быть, как прозорливая женщина, она предугадала то, что должно было случиться в близком будущем; может быть, огорчившись из-за разлетевшейся дымом мечты (в которую и сама, по правде, не верила), она, как человек, не могла отказать себе в удовольствии преувеличением беды подлить еще более яду в
сердце брата, впрочем, искренно и сострадательно ею
любимого.
Всё объяснялось нетерпеливостью «не желавшей более сомневаться» Лизаветы Прокофьевны и горячими содроганиями обоих родительских
сердец о счастии
любимой дочери.
Года три с небольшим ходила Агафья за Лизой; девица Моро ее сменила; но легкомысленная француженка с своими сухими ухватками да восклицанием: «Tout çа c’eat des bêtises» — не могла вытеснить из
сердца Лизы ее
любимую няню: посеянные семена пустили слишком глубокие корни.
Опрометью летевшая по двору Катря набежала на «фалетура» и чуть не сшибла его с ног, за что и получила в бок здорового тумака. Она даже не оглянулась на эту любезность, и только голые ноги мелькнули в дверях погреба: Лука Назарыч первым делом потребовал холодного квасу, своего
любимого напитка, с которым ходил даже в баню. Кержак Егор спрятался за дверью конюшни и отсюда наблюдал приехавших гостей: его кержацкое
сердце предчувствовало, что начались важные события.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной,
сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако
сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая,
любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
Только дочь меньшая
любимая, увидав цветочик аленькой, затряслась вся и заплакала, точно в
сердце ее что ужалило.
Письмо это оканчивалось поручением поцеловать милую княгиню и передать ей, что ее материнское
сердце отныне будет видеть в ней самую близкую, нежно
любимую дочь.
Ромашов поглядел ему вслед, на его унылую, узкую и длинную спину, и вдруг почувствовал, что в его
сердце, сквозь горечь недавней обиды и публичного позора, шевелится сожаление к этому одинокому, огрубевшему, никем не
любимому человеку, у которого во всем мире остались только две привязанности: строевая красота своей роты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам — «до подушки», как выражались в полку старые запойные бурбоны.
— Какой? — отвечал Александр, — я бы потребовал от нее первенства в ее
сердце.
Любимая женщина не должна замечать, видеть других мужчин, кроме меня; все они должны казаться ей невыносимы. Я один выше, прекраснее, — тут он выпрямился, — лучше, благороднее всех. Каждый миг, прожитый не со мной, для нее потерянный миг. В моих глазах, в моих разговорах должна она почерпать блаженство и не знать другого…
Мы все, здесь стоящие, имели счастие знать его и быть свидетелями или слышать о его непоколебимой верности святому ордену, видели и испытали на себе, с какой отеческою заботливостью старался он утверждать других на сем пути, видели верность его в строгом отвержении всего излишнего, льстящего чувствам, видели покорность его неисповедимым судьбам божиим, преданность его в ношении самых чувствительных для
сердца нашего крестов, которые он испытал в потере близких ему и нежно
любимых людей; мы слышали о терпении его в болезнях и страданиях последних двух лет.
Мы опять умолкли; я чувствовал, что на душе у меня смутно и что
сердце опять начинает падать в груди, несмотря на то что сожаление о смене
любимого начальника умерялось надеждою на присылку другого
любимого начальника.
— Много званых, но мало избранных, — так начал он речь свою, — очень рад, господа, что имею дело с почтенными представителями одного из почтеннейших сословий нашего
любимого отечества, нашей дорогой
сердцу России.
Чувство радости, пробужденное в
сердце старушки весточкою
любимого сына, мгновенно исчезло.
И вот она пред человеком, которого знала за девять месяцев до рождения его, пред тем, кого она никогда не чувствовала вне своего
сердца, — в шелке и бархате он пред нею, и оружие его в драгоценных камнях. Всё — так, как должно быть; именно таким она видела его много раз во сне — богатым, знаменитым и
любимым.
В ее нежной душе оставалось к нему то теплое, любовное чувство, которое иногда навсегда остается в
сердцах многих хороших женщин к некогда
любимым людям, которым они обязаны всеми своими несчастьями.
Его старческое
сердце, подогретое шампанским, музыкой и воскреснувшими воспоминаниями (а у кого нет
любимых воспоминаний?), стучало чаще и чаще, как уже давно не билось оно…
Я начал опять вести свою блаженную жизнь подле моей матери; опять начал читать ей вслух мои
любимые книжки: «Детское чтение для
сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не в первый раз, но всегда с новым удовольствием; опять начал декламировать стихи из трагедии Сумарокова, в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять начал играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с маленьким братом, валяясь с ними на полу, устланному для теплоты в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять начал учить читать свою сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
Я предвидел бурю и просил моего друга, наедине, отказаться от роли, но он умолял меня со слезами не лишить его возможности произвесть выгодное впечатление на
сердце любимой особы, которую он ревновал именно к Балясникову.
И стало так: по утрам, проснувшись, Саша радостно думал об университете; ночью, засыпая — уже всем
сердцем не верил в него и стыдился утрешней радости и мучительно доискивался разгадки: что такое его отец-генерал? Что такое он сам, чувствующий в себе отца то как злейшего врага, то
любимого, как только может быть любим отец, источник жизни и сердечного познания? Что такое Россия?
«Если я буду любить и тосковать о
любимых, то не всю душу принес я сюда и не чиста моя чистота», — думал Погодин с пугливой совестливостью аскета; и даже в самые горькие минуты, когда мучительно просило
сердце любви и отдыха хотя бы краткого, крепко держал себя в добровольном плену мыслей — твердая воля была у юноши.
У старушки Норк оставалось довольно ума и очень много
сердца для того, чтобы любить каждый листочек дерева, выросшего из ее праматеринского лона, и между всеми этими веточками и листочками самым
любимым листком старушки была опять-таки та же младшая внучка, Маничка Норк.
Мне не льзя надеиться быть
любимым: детское возражение! разве можно верить любви? разве существует она в женском, легкомысленном
сердце?
И тяжкие обиды и жгучие слезы, стоны и разрывающая
сердце скорбь по нежно
любимой единственной дочери, которая теперь, в ее юном возрасте, как голубка бьется в развращенных объятиях алчного ворона, все это звало старика Байцурова к мщению; но у него, как у бедного дворянина, не было ни вьюгоподобных коней, ни всадников, способных стать грудь против груди с плодомасовскою ордою, ни блестящих бердышей и самопалов, какие мотались у тех за каждыми тороками, и, наконец, — у тех впереди было четырнадцать часов времени, четырнадцать часов, в течение которых добрые кони Плодомасова могли занести сокровище бедной четы, их нежную, их умную дочку, более чем за половину расстояния, отделяющего Закромы от Плодомасовки.
Ты человек умный, с
сердцем и не дал бы погибнуть моему
любимому делу.
Если вы,
любимые сыны счастия, хотите доказать Провидению свою признательность за дары Его; если чувствительное
сердце ваше имеет нужду излиться в благотворениях, то не на стогнах ищите предмета для оных — там нередко вредная праздность одевается рубищем бедности, чтобы обмануть жалость и сострадание; но спешите в сей храм добродетели, принести ей чистые жертвы уделением вашего избытка, ибо Екатерина позволила вам благотворить вместе с Нею; там каждый дар ваш процветет и украсится сторичным плодом для святой пользы человечества.
Музыка была всегда
любимое искусство образованных горюхинцев, балалайка и волынка, услаждая чувств.<ительные>
сердца, поныне раздаются в их жилищах, особенно в древнем общественном здании, украшенном елкою и изображением двуглавого орла.
После сдачи Данцига ополчение было распущено, и Загоскин, не желая продолжать военной службы, для чего он мог бы перейти в какой-нибудь армейский полк, отправился в Россию, на свою родину, в Пензенскую губернию, в свой
любимый Рамзай, где, хотя на короткое время, обратился снова к прежним, дорогим его
сердцу, занятиям: чтению и сочинению.
Надежда (осторожно ласкаясь). Бедный мой папка! Тебе стало плохо жить. Раньше ты дарил своей Надине разные хорошенькие штучки, а теперь стал бедненький и не можешь порадовать своё
сердце подарком
любимой дочурке.
Теперь я, стало быть, вправе был оградиться от вас стеной, собрать эти тридцать тысяч рублей и окончить жизнь где-нибудь в Крыму, на Южном берегу, в горах и виноградниках, в своем имении, купленном на эти тридцать тысяч, а главное, вдали от всех вас, но без злобы на вас, с идеалом в душе, с
любимой у
сердца женщиной, с семьей, если бог пошлет, и — помогая окрестным поселянам».
Я прожила свою молодость без любви, с одной только потребностью любить, я веду себя скромно, никому не навязываюсь; я, может быть, с болью
сердца отказалась даже от мечты быть
любимой.
Макар Алексеич нашел возможность удовлетворить доброте своего
сердца, быть полезным для
любимого существа, и потому в нем все больше и яснее развивается гуманное сознание, понятие об истинном человеческом достоинстве.
Вдруг
сердце у Алеши еще сильнее забилось: ему послышался голос
любимой его Чернушки! Она кудахтала самым отчаянным образом, и ему показалось, что она кричит...
Саша сбирала цветы полевые,
С детства
любимые,
сердцу родные...
Родимая моя доченька,
Любимое мое дитятко,
Настасья свет Патаповна,
Тебе добро принять пожаловать
Стакан да пива пьяного,
Чарочку да зелена вина,
От меня, от горюши победныя.
С моего ли пива пьяного
Не болит буйна головушка,
Не щемит да ретиво
сердце;
Весело да напиватися
И легко да просыпатися.
Ты пожалуй, бела лебедушка,
Хлеба-соли покушати:
Дубовы столы порасставлены,
Яства сахарны наношены.
Возлюбили они Бога всем
сердцем своим и всею душою и всем помышлением, потому и Бог возлюбил их, яко мати
любимое чадо.
Только!.. Вот и все вести, полученные Сергеем Андреичем от отца с матерью, от
любимой сестры Маринушки. Много воды утекло с той поры, как оторвали его от родной семьи, лет пятнадцать и больше не видался он со сродниками, давно привык к одиночеству, но, когда прочитал письмо Серапиона и записочку на свертке, в
сердце у него захолонуло, и Божий мир пустым показался… Кровь не вода.
Только половина светлицы была видна ему. На месте Настиной кровати стоит крытый белой скатертью стол, а на нем в золотых окладах иконы с зажженными перед ними свечами и лампадами. На окне
любимые цветочки Настины, возле пяльцы с неконченной работой… О! у этих самых пялец, на этом самом месте стоял он когда-то робкий и несмелый, а она, закрыв глаза передником, плакала сладкими слезами первой любви… На этом самом месте впервые она поцеловала его. Тоскливо заныло
сердце у Алексея.